"II": фильм о нетерпимости и стигматизации в постсоветских школах
Sobesednik.ru — о том, почему новая картина Влады Сеньковой похожа на «Все умрут, а я останусь» и «Класс коррекции», но все же так от них отличается. Прошло двенадцать лет с тех пор, как Валерия Гай Германика дебютировала со своей полнометражной работой «Все умрут, а я останусь» (2008). В ее игровой картине, где происходящее неотличимо от документалистской фиксации, жизненные реалии преподносились со всем радикализмом. Однако фильм ужасов, который можно до сих пор увидеть в любом спальном районе любого российского города, запустил своего рода шоковую терапию у нашей аудитории не только благодаря его невыносимой телесности — она в кино в достаточном количестве присутствовала и ранее. Лента Гай Германики попала в ядро, о содержимом которого было не принято говорить. Разговор о подростковом мире (внешнем и внутреннем) без прикрас, как правило, был не распространен, а картина не только вступила о нем в дискуссию, но и обрисовала его честно, бескомпромиссно и максимально физиологично. Протестные формы девочек-подростков, невесть откуда тянущаяся звериная жестокость, отец, лупящий свернувшуюся в калачик дочь, которая следом получает пощечины от матери — отдельные пазлы, отзеркаливающие социальную реальность. Еще один взгляд на утопающий в изобилии зла, жестокости и несправедливости мир, с которым сталкиваются подростки на фоне агрессии взрослых, предложил Иван Твердовский в «Классе коррекции» (2014). По сюжету фильма школьники с отклонениями должны были подготовиться к комиссии, по исходу которой определялось смогут ли они продолжить обучение в обычном классе. Готовили их и принимали судьбоносное решение по большей части учителя — их персонажи ограниченные, невежественные, непонимающие и попросту мерзкие люди, ломающие личности детей. По сути, они — винтики системы, которые не могут функционировать иначе, и у Твердовского коррекционный класс превращается в комбинат по производству таких же «правильных» членов общества. Сопротивляться системе бесполезно — попытки осмысления, сопротивления, привнесения справедливости тщетны, а добро тут неминуемо гибнет. Главная героиня, Лена, являющаяся единственным олицетворением чистоты, ожидаемо одна не прошла комиссию, так как для нее не может быть места в мире, полном зла. Фильм Твердовского вышел в 2014 году, и в то время в России обучение детей с разного рода особенностями было еще одной табуированной острой темой. Так вышло, что этого вопроса годом ранее коснулась Елена Погребижская в своей документальной картине «Мама, я убью тебя». Правда, в ее ленте рассказывается о вопиющих принципах работы не школы, а специального интерната, но поразительно до чего схожа ситуация вплоть до отдельных фраз, изрекаемых взрослыми. О подростках и испытаниях, подкидываемых окружающим миром, снята и шестидесятиминутная картина белорусского автора Влады Сеньковой под названием «II», которая вышла на онлайн-платформах. Традиционно действия начинаются в школе. Кристина (Илария Шашко), Настя (Алина Юхневич) и Саша (Алексей Вайнилович) учатся в 10 классе в одной из белорусских школ. Если последние двое посвящают свободное время учебе, лелея мечту поступить в польский университет (сама Сенькова учится в киношколе Анджея Вайды в Польше), то Кристина прожигает жизнь, проверяя между делом на уроках тесты на беременность. Нередко в минуты тревожного ожидания ее поддерживает Настя, которая в один день (не исключено, что не в первый раз) отправилась с подругой в больницу, дабы та убедилась в том, что аптечный тест с одной полоской не лжет. Выйдя из врачебного кабинета, Кристина обнаруживает среди выписок направление на ВИЧ-анализ и впадает в истерику. Настя успокаивает подругу, покупает им на двоих экспресс-тесты, и обе девушки берут у себя пробу слюны. Исход неожиданный: по истечении двадцати минут Кристина поблагодарит Господа за отрицательный результат, а Настя отправится в аптеку и купит еще с десяток тестов в надежде, что на них не всплывет вторая полоска. Отныне становится понятно, что название фильма отсылает вовсе не к трудностям подростковой беременности, а к еще одной табуированной проблеме, связанной с эпидемией ВИЧ. В той же документалистской манере, которой присущи трясущаяся подвижная камера, с разной динамикой следующая за героями, автор начинает фильм с фиксации школьного и домашнего быта, в которых с каждой минутой просвечивает все больше предрассудков, страхов, комплексов, лицемерия и жестокости. Из школьного класса, в котором ограниченная завуч, справедливо обвиненная Настей в непедагогичности, с диктаторским тоном вещает о субординации, мы переносимся в женскую раздевалку, где царят разговоры уже другого толка. Худенькие девочки обсуждают гречневая или кефирная диета лучше подойдет для похудения (доведет ли их следование навязанным «стандартам красоты» до анорексии?). Рядом их одноклассницы рассуждают о том, обязателен ли минет в отношениях. Одна говорит: «сделаешь, если любишь». Парни разговаривают меньше, предпочитая действия. Саша, который вскоре признается маме, что он гей, прося не говорить об этом отцу, попал под травлю одноклассников. Когда они не обзывают юношу, то мочатся на его одежду в раздевалке после физкультуры. Информация о ВИЧ-статусе Насти разнесется благодаря ее подруге Кристине. В оставшуюся половину фильма Сенькова укладывает крайне пестрый букет из ксенофобии и агрессии, проблема которых является следствием в том числе тотальной необразованности и избегания табуированных тем, нуждающихся в обсуждении. Учителя трут руки антисептиком, едва не объявляя карантин, в то время как дети тащат Настю за шкирку за двери школы. Позже ее мама на родительском собрании выслушивает, что ее «дочь-потаскуху» нужно отправить в «специальную школу для этих». А Саша дома будет вынужден отвечать на вопросы наподобие: «ел ли ты с ней из одной посуды». Изначально проект должен был быть короткометражкой про ВИЧ (по заказу ЮНЕСКО), но в процессе работы из него вырос фильм среднего хронометража. Вообще, в рамках картины ВИЧ можно назвать инструментом, с помощью которого раскрывается нетерпимость к инаковости — к тому, что является для людей непонятным или чуждым. На месте стигмы ВИЧ могли быть дискриминации и по национальному признаку, и по сексуальной ориентации. Однако как в свое время попали в самое больное место фильмы Гай Германики и Твердовского, словно ставшие ответом на невозможность дальнейшего молчания, так и картина Сенькова угодила в ядро, содержимое которого отчаянно просится наружу. Буквально шесть месяцев назад на YouTube у Юрия Дудя вышел фильм «ВИЧ в России», демонстрирующий масштаб проблемы, о которой практически не говорят. Собственно, увиденное в фильмах перекликается. Например, Сергей Ульянов, 13 лет живущий с ВИЧ, готовится отдавать ребенка в детский сад с мыслями о том, что там он может столкнуться с осуждением. А Катя Гаврилова, которая умерла после интервью через 17 дней от СПИДа, рассказывала, как врачи при упоминании об инфекции надевали по две маски и трое перчаток. Кроме развеивания пещерных стереотипов о ВИЧ и СПИДе, док призывал к отрытой дискуссии о проблеме, вместо ее избегания и замалчивания как на общественном, так и на государственном уровнях. Это, пожалуй, является общей чертой у работ Дудя и Сенькова, что уже выводит «II» за рамки реалистичного телесного кино о буллинге, подростковом мире с сексом и алкоголем, обществе, в котором дети, учителя и родители не понимают друг друга, зачастую заполняя этот вакуум агрессией. Говоря об остром запросе на перемены, интересно, что фильм оставляет открытым вопрос о судьбе главной героини, которая может сложиться как хорошо при условии, что девушка будет исправно принимать лекарства (не секрет, что с ВИЧ можно спокойно долго жить и рожать детей), так и плохо — если она не получит общественной и медицинской поддержки, а окружающий мир ее сломит. По совпадению картина выходит в тот момент, когда таким же неясным видится и будущее всего белорусского народа, зажатого в кровавых диктаторских тисках. И в том, и в другом случаях дистанцирование, молчание и смирение равно смерти. Быстрой или медленной.
