«Новый порядок» Мишеля Франко: хруст костей на зубах людоеда
Социальная повестка все чаще заявляет о себе в мировом кинематографе, особенно в национальном, а не глобалистски-голливудском (хотя и Голливуд не чурается подобных тем). Если уличные бесчинства в российском «Майоре Громе» не кажутся чем-то необычным — наша страна все еще пытается осмыслить историю своих революций и гражданских противостояний, да и в настоящем социальный фон далек от благостного спокойствия, то для испаноязычной Америки тем более естественно обращаться к острым и тяжелым моментам своей политической жизни — реальным и вполне возможным в ближайшем будущем.
Латинская Америка — регион, издавна сотрясаемый гражданскими войнами и переворотами. Как писал Иосиф Бродский в своем «Мексиканском танго»:
Презренье к ближнему у нюхающих розыпускай не лучше, но честней гражданской позы.И то, и это порождает кровь и слезы.Тем паче в тропиках у нас, где смерть, увы,
распространяется, как мухами — зараза,иль как в кафе удачно брошенная фраза,и где у черепа в кустах всегда три глаза,и в каждом — пышный пучок травы.
В «Новом порядке» мы видим именно Мексику, а не какую-то условную придуманную страну. Хотя все события вымышлены, в конце приспускают (а может быть, и совсем спускают) именно флаг с орлом на кактусе. Пророчить «великие потрясения» своей стране можно либо от ненависти к ней, либо от большой любви. В первом автора картины заподозрить трудно — в его беспощадном повествовании нет сарказма и гротеска, только предупреждение: «смотрите, вот чем все может кончиться».
А начинается все — если не считать первые кадры, кажущиеся всего лишь ночным кошмаром — вполне лучезарно. Богатое семейство празднует свадьбу Марианны и Алана. Гости выпивают и предвкушают отличное угощение, вот только некоторые из них, в том числе судья, которая должна зарегистрировать брак, сильно опаздывают — на улицах беспорядки. Машины гостей по дороге обливают зеленой краской, и даже вода в кране в какой-то момент зеленеет — впрочем, возможно, хозяйке дома это только померещилось. Но вскоре кошмар становится явью…
Похоже, Франко не очень-то согласен с Бродским в том, что «презренье к ближнему честней гражданской позы». Потому что все беды и ужасы, происходящие на экране, имеют своим корнем именно это не только бесчеловечное, но и недальновидное презрение. Если услышав о том, что на срочную операцию умирающей женщине нужны сравнительно небольшие для богатой семьи деньги, начинают скучным голосом спрашивать, сколько лет назад эта женщина перестала прислуживать в доме, а потом суют в руки ее мужа бесполезную подачку, собранную по карманам, под конец угрожая вышвырнуть его вон, то становится понятно, откуда в беснующейся на улицах толпе столько ненависти.
При этом режиссер вовсе не любуется сорвавшимися с резьбы протестующими, бессмысленный и беспощадный бунт выглядит воистину страшно. Обезумевшая, опьяненная кровью толпа напоминает стадо взбесившихся животных, движимых самыми низменными инстинктами. Безумие заразно — у нас на глазах чинные вышколенные слуги превращаются в кровожадных чудовищ.
События развиваются по нарастающей, точнее, все стремительно рушится в бездну ада, к все более мрачным его кругам. То, что могло показаться наведением порядка поле кровавой вакханалии, оказывается ее еще более чудовищным витком, «новым порядком». Военная диктатура, сменившая бунт, похожа на аутоиммунное заболевание, когда свихнувшийся иммунитет начинает пожирать все клетки подряд. И вот уже страна превращена в концлагерь, из репродукторов несутся угрожающие команды, за нарушение комендантского часа пристреливают на месте, за водой выстраиваются очереди, а на работу можно попасть только по специальным пропускам. При этом пришедшие к власти военные — не идейные фанатики, а обычные бандиты, только в форме. Они занимаются примерно тем же, что и пущенные ими в расход «лутеры» и погромщики — грабят награбленное, только в воистину промышленных масштабах, с хладнокровием хищных рептилий и с лицемерной заботой об общем благе на лицах.
Франко пессимистически относится к возможности отдельных людей — со сколь угодно чистыми и благородными намерениями — что-то изменить, когда все вокруг рушится в тартарары. Отважное милосердие Марианны, восставшей против своего жестокосердного семейства, оказывается хрупким цветком под сапогами. Кости людей хрустят на зубах монстра-людоеда, и под конец уже не ждешь ничего хорошего и даже не вздрагиваешь от очередного выстрела. Сцена массовой казни в финале не оставляет даже проблеска надежды.
И все же, несмотря на то что «богатые тоже плачут», несмотря на то что военные в парадных мундирах одной рукой сочувственно хлопают по плечу родственников богатых заложников, а другой убивают тех, за кого уже внесли выкуп, вина за творящийся кошмар лежит именно на богатых. Ведь превратившиеся в гангстеров генералы — плоть от плоти высшего общества. И это общество готово верить скармливаемым ему сказкам, винить в смерти родных таких же жертв, только из низшего класса и с мстительным чувством смотреть, как невинных людей вздергивают на виселицу. Они ничего не поняли и ничему не научились, с убийцами их роднит зеленый цвет денег, все они поровну запятнаны зеленкой и кровью.
Итог фильма абсолютно безнадежен и беспросветно мрачен, но ведь заставить всерьез задуматься невозможно при помощи хеппи-эндов. Иногда зрителю нужен именно шок. При этом режиссер не педалирует эмоции, он словно ведет беспристрастный репортаж из самых глубин преисподней глазами истерзанной женщины. Каждая чудовищная сцена ужасает именно какой-то своей будничностью, словно завтрак пожирающего добычу крокодила в документальном фильме. Трагедия кажется совершенно реальной, но при этом она еще не произошла на самом деле — и только в этом, в призрачном шансе одуматься и не допустить — брезжит надежда. Возможно, только такая надежда и доступна человечеству в наши дни.