«Ненависть»: общество в свободном падении
С первого взгляда может показаться, что в названии фильма какая-то ошибка и что он должен называться не «Ненависть», а «Пустота», «Скука» или как-то еще в этом роде. Потому что ненависть — это хоть и негативное, но наполненное энергией чувство, а герои фильма Матьё Кассовица плывут даже не по течению реки, а безвольно и бессмысленно кружатся в медленном водовороте мутной воды, которая устремляется в жерло канализации. То, что фильм черно-белый, еще больше усиливает это ощущение, потому что краски тут были бы совершенно неуместны. Трое молодых ребят из трущоб, слоняющиеся по улицам парижского пригорода и самой столицы Франции, полностью «обесточены» и не видят ни малейшего смысла в своей жизни. У них нет надежд, стремлений, будущего. Все удовольствие — потравить байки, сходить на какой-нибудь боевик со стрельбой и мордобоем или на боксерский матч, поглазеть на трюки уличных брейк-дансеров, да скрутить косяк-другой. Можно еще поучаствовать в бессмысленных и беспощадных уличных беспорядках, пошататься по улицам с найденным револьвером в кармане, воображая себя крутым мстителем за подстреленного полицейскими приятеля, угодить за решетку, быть избитым или избить кого-то самому, безуспешно попытаться вытрясти одолженные жалкие копейки, угнать машину и тут же бросить ее, потому что не умеешь водить, да и машина тебе на самом деле не нужна. Да, еще можно нелепо погибнуть во внезапной стычке с полицейскими, которым тоже скучно до потери человеческого облика. И все это — посреди тягучего безвременья, которое лишь прихоть режиссера делит на протокольные отрезки, помеченные часами и минутами.
Но никакой ошибки в названии нет, потому что ненависть — иррациональная, тяжелая, всеобъемлющая, неизлечимая — рождается именно в этом застойном омуте. Это не гнев, который быстро вспыхивает и так же быстро может быть утолен. Это что-то вроде злокачественной опухоли, которая зреет исподволь, но убивает наверняка. И не важно, полон ты агрессии, как еврейский парень Винс, или миролюбив, как чернокожий Юбер. Опухоль ненависти сожрет тебя, и неважно, чья это будет ненависть — твоя собственная или чужая.
Если в обществе появляются «лишние» люди — неустроенные мигранты, не адаптировавшиеся иноверцы, просто безработная и необразованная молодежь, то ненависть неизбежна. Это как повышение температуры при воспалительном процессе, организм реагирует на «инородные тела», а эти «тела», наделенные разумом, душой и чувством справедливости, пытаются как-то защитить свое право на жизнь. Любая такая болезнь — аутоиммунная, потому что все мы принадлежим к человеческому роду и одинаково хотим жить, любить и быть любимыми, найти свое счастье, оставить какой-то след на планете. Лишенный возможности созидать, человек реализуется через разрушение — бьет морды «черномазым» или «расистам», убивает «полицаев» или «хулиганов», ворует, травит себя наркотиками. Тут нет правых и виноватых, демонов и ангелов. Есть «хорошие» полицейские, которые страдают от бессилия как-то решить проблему, и обездоленные, готовые жестоко убить ни за что.
Фильм Кассовица снят в далеком 1995 году, с тех пор человечество пролетело еще с десяток этажей по пути к смертельному «приземлению». Все попытки изобрести на лету хоть какой-то парашют провалились. Торжественное хоровое вставание на колено перед «цветными» и прочими меньшинствами не утоляет их ярости и запросов, а только разжигает их. Да и не может утолить, потому что места для «лишних» людей как не было, так и нет. Футурологи предсказывают, что их станет только больше с развитием техники — молодых, вроде бы полных сил, но не знающих, куда приложить мозги и руки. В том числе вполне белых и никогда не покидавших родных мест (как это случилось в тех же 90-х на руинах СССР). А это субстрат или для взрыва, или для не менее разрушительного тления.
При всей социальной заостренности «Ненависть» лишена лобовой дидактики, это не агитка. Это почти документальное повествование в стиле «один день из жизни», создающее эффект полного погружения. К концу почти ощущаешь усталость в ногах от многочасовых бесцельных «прогулок», тяжесть в голове от «легких» наркотиков и нарастающее глухое отчаяние, спрятанное за пустым трепом, ленивыми перебранками и несмешными шутками. И горькое сострадание к этим нескладным юнцам, заблудившимся в большом равнодушном мире, где они никому не нужны. Взгляд режиссера отнюдь не становится взглядом натуралиста, а те, за кем мы с ним наблюдаем, не превращаются в насекомых под увеличительным стеклом. Отстраненное созерцание то и дело сменяется пристальным вниманием к каждому из героев — к корчащему рожи лицу в зеркале, к руке, держащей самокрутку… Внезапные символические вставки — одинокий танец на фоне граффити или телевизионной стены, знаменитая песня Эдит Пиаф, смиксованная с каким-то рэпом над крышами однотипных неуютных жилищ — придают простой фиксации потока обессмысленного бытия объем и глубину тревожно гудящего колокола. Трагический финал внезапен и жесток — в пропитанном ненавистью и немотивированным насилием мире оказываются бесполезны любые извлеченные уроки, любые шаги по направлению к человечности, и осознание этого порождает ярость и ненависть даже в том, кто, казалось, имел против них иммунитет.
Удастся ли человечеству все же обрести крылья и прервать все ускоряющееся «падение с небоскреба»? Хотелось бы верить, хотя поводов для оптимизма пока не видно. Если возможность обретения подлинного смысла существования и места в этом мире — отнюдь не только и не столько в виде вэлферных подачек или выделения квот для «угнетенных» — не будет обеспечена для всех, то встреча с асфальтом, в виде новой мировой войны или глобальной катастрофы, практически неизбежна. И даже успокоительная мантра «Пока что все хорошо…» уже действует не очень.