Карен Кавалерян: В шоу-бизнесе, если играешь со змеями, не удивляйся укусам

В его биографической справке значится: Карен Кавалерян с 1987 по 2021 год издал более 1000 песен на русском и английском языках, вошедших в репертуар российских и европейских поп-звезд, автор либретто 10 мюзиклов и пьес, поставленных более чем в 30 театрах в России и за рубежом. Лауреат престижных музыкальных конкурсов песни.А с чего начинался отсчёт творческой жизни? Когда пришло осознание, что творчество — это его призвание?

- Это произошло случайно совершенно, - говорит Карен Кавалерян. – Всё началось, думаю, в 80 году, когда я вынужден был уйти в академический отпуск: заболел «на картошке». Тогда многих, в том числе и студентов, командировали в колхозы-совхозы на уборку урожая. И находясь в академическом отпуске, я пошёл работать в Москонцерт. А из шоу-бизнеса, как известно, дороги обратной нет.

Начал с обычного монтировщика декораций, потом стал техником и даже звукорежиссером. Поработал с рядом коллективов – от безызвестных до звёздного артиста Валерия Ободзинского. Но потом вернулся в институт и начал искать возможность, чтобы как-то в шоу-бизнес вернуться, но уже в другом качестве. И примерно к году 83-му собрал группу, в которой пел Сергей Пенкин, играл на бас-гитаре Тимур Муртузаев, бас-гитарист группы «Браво» в последующем. Из группы ничего не вышло, но потом Тимур меня пригласил писать тексты для «Браво».

Первый текст написал, но я собирался быть продюсером, а не поэтом: поэты слишком рано умирают, как мы знаем из истории. Кстати, Серёжа Пенкин одну-две песни, когда позже начал сольную карьеру, пел из того репертуара, брал в ранние альбомы. А потом Тимур меня пригласил на репетицию «Браво», я написал «Старый отель» и тут - началось. Это было в 85-ом, а в 87-м она вышла на фирме «Мелодия».

«СП»: - Родители повлияли на ваше поэтическое становление, привили любовь к поэзии?

- Какой-то любви к поэзии у меня никогда не было. Мама в основном занималась моим воспитанием, но собственно на поэзию не было какого-то акцента. На литературу, вообще - да. Она преподавала в МГУ английский язык, до этого работала в институте военных переводчиков. А папа мой - военный лётчик. Всю войну летал: с первого до последнего дня.

Как бы то ни было, я больше интересовался прозой. Никогда не соизмерял себя с поэтом, да и сейчас не считаю себя таковым. Потому что, знаете, поэт в русской традиции - это не столько профессия, сколько предназначение. Потому что именно русская поэзия задала такие стандарты, прежде всего этические, что для того, чтобы называть себя поэтом, нужно не только писать рифмованные тексты, но и жить как поэт. То есть, что я имею в виду, быть готовым отдать всё вплоть до своей жизни за свою строку.

Я не таков, я в общем сибарит: люблю хороший стол, хорошо одеться, гламурную жизнь. В общем, дитя шоу-бизнеса. Я просто автор. Вот это про меня.

«СП»: - И всё-таки каково было влияние родных, например, вашего дяди - известного пианиста, виртуоза Левона Оганезова? Ведь вы же поступали и учились в МАДИ?

- МАДИ находился рядом с домом, где я жил. Это был единственный для меня аргумент. На самом деле я хотел учиться в Литературном институте, потому что всегда себя чувствовал романистом: это было мне действительно интересно. Но уж коли возможности такой не было, потому что в советское время попасть в Литературный институт, нужно было не только сдать хорошо экзамены, но и отработать какое-то количество лет на производстве, и, как минимум, отслужить в армии. Но это был какой-то очень сложный для меня путь, поэтому я поступил в МАДИ.

А Левон, да, он, как мог, пытался на меня влиять и влиял в основном в части музыкального вкуса. Поэтому то, что во мне, скажем, любовь к джазу, фанку и соулу – это, конечно, его влияние.

«СП»: - Где грань между зарифмованными строками и поэзией? Вспоминаются ваши песни «Старый отель», «Девочка с Севера», «Замок из дождя» и сотни других ваших произведений, от которых действительно «мурашки» по коже. Как рождались эти песни, почему песня «Замок из дождя», как вы однажды сказали, - от бесприютности?

- Но прежде всего я хочу вам сказать, «мурашки» - это некое чувственное восприятие. Всё-таки нельзя забывать, что тут не просто стихи: здесь всё-таки работает и музыка, есть и магия исполнителя. Если мы говорим о «Замке из дождя», она же не только блистательно спета, но там и прекрасная группа играет. У Володи Преснякова тогда был супер-бэнд, там одно его слово на сопрано «папа», чего стоит!

«Старый отель» - там тоже выдающаяся певица Жанна Агузарова поёт: мелодия блистательная, группа - супер. Поэтому тут только о стихах говорить не очень корректно, не очень правильно. Потому что текст несёт информацию, а эмоции несёт музыка. Поэтому я с большой осторожностью говорю о «мурашках» от текста. Не думаю, что опубликуй я эти строки как отдельный текст, у кого-то возникли бы «мурашки».

А вот как рождаются песни?.. В частности, «Старый отель» был написан на даче у Лёши Глызина. Володя меня туда потащил. Ему казалось, что нужно сменить локацию, сменить обстановку - тогда настоящие песни и родятся. На самом деле это ерунда: у меня всё самое хорошее рождалось на диване. Это совершенно точно.

Короче говоря, мы поехали туда и пытались что-то сочинять, но ничего не вышло. Потом приехал Женя Белоусов с группой, они там куда-то улетали, но не улетели, а дача, надо сказать, находилась рядом с Внуково. И они приехали, какая-то у них началась гулянка.

Для меня это было совершенно невыносимо, я – человек одиночества, какого-то внутреннего созерцания: так мне пишется просто легко. Я надел куртку и пошёл гулять по посёлку. Шёл дождь, я чувствовал себя очень бесприютно, неприкаянно. Это была чужая дача, с чужими порядками, и всё это как-то было неправильно для меня.

На каком-то перекрёстке вдруг увидел этот «Замок из дождя», он у меня просто выстроился, я зажёг сигарету и в её свете просто зарисовал кривыми строчками, что мне пришло. «Замок из дождя», первый куплет, припев и куплет. И практически это - всё, это уже песня, потому что, придёшь домой, и за 15 минут допишешь остальное.

Вот я пришёл, положил перед Володей этот блокнот, и он чуть со стула не упал.

«СП»: - Поэтическая настроенность менялась с годами? Вообще изначально ли вашей любимой темой было одиночество в большом городе?

- Всю жизнь. Я не думаю, что менялось что-то в этом смысле.

«СП»: - Почему после написания такого количества песен вы в итоге обратились к драматургии и прозе? То есть это возврат в детство и к своим мечтам?

- Да. Мечтам, да. Это правда. К тому моменту, когда я принял решение, что не буду дальше продолжать карьеру песенного автора, это как-то всё произошло достаточно объективно для меня. Потому что, знаете, я считаю, заниматься написанием песенок - шлягеров должен человек ну более или менее молодой.

Честно скажу, музыка и вообще поп-культура - это дело весёлое, а с годами веселье всё-таки из нас уходит по капле. Представить себе, что я до седин своих буду строчить песенные шлягеры?

Начал искать формат, где мои навыки могли бы пригодиться. Это -театр, музыкальный театр, либретто мюзиклов. И мы с моим компаньоном на тот момент Кимом Брейтбургом попытались сделать первую работу, причём поставили её вдалеке от Москвы, на всякий случай, потому что мы были достаточно титулованные авторы и провал был бы сильно чувствительным для нас, для карьеры.

Выбрали Уфу, но спектакль прошёл блистательно. Это было в 2009 году. Спектакль до сих пор идёт. Более того, мы перенесли его в шесть или семь городов, где он идёт с аншлагами. Ну и как-то поняли, что мы на правильном пути. Написали ещё «Джейн Эйр», «Дубровский».

Так понял, что это моё, мне очень нравится музыкальный театр и это, знаете, несколько весело. Это весело да, это более консервативно, с точки зрения языка. Потому что я не думаю, что сейчас смог бы написать песенный шлягер. Шлягер это всегда сиюминутное, это всегда актуальное. И вот самое главное в этом - это слово актуальное. Заниматься актуальной поп-культурой в 60 лет, мне кажется, это самонадеянно думать, что ты сможешь это сделать.

Ну я, во всяком случае, не рискнул бы, хотя предложения время от времени случаются, но с годами всё меньше и меньше. Нет, я стоял чётко на этой позиции: уходя - уходи. Я ничего не писал больше.

«СП»: - Но мне кажется, в вашем творчестве вообще превалирует сюжетное произведение. Каждое произведение как будто маленькая повесть, роман, какая-то сказка, история. Так?

-Да, верно.

«СП»: - Сюжет приводит за собой творческий поток или это в потоке вдруг потом рождается сюжет?

- Нет, все фразы от первой, от ключевой фразы. Так скажу, что сюжетные тексты песен - это не российская традиция. Российская традиция - это всё-таки повесть о чувствах. А сюжетная – это, скорее, англоязычная поэзия, песенная лирика.

«СП»: - Обе традиции для вас понятны и близки?

- Понятны, да. Более того, я, когда начинал писать. Моими университетами были, не условно говоря, там, Пушкин, Есенин и Блок, а авторы американской школы - Tin Pan Alley. Улица гремящих кастрюль, буквально.

В Нью-Йорке в начале XXI века на улице существовало огромное количество музыкальных студий, где стояли только стол, пианино, кто себе мог позволить - рояль. И авторы, композитор и поэт, приходили и по заказу продюсера писали песни. Потом эти песни продюсер раздавал в виде нот.

Позже появились популярные носители, но школа эта существовала до пятидесятых годов и всё, что написано на Tin Pan Alley называется Great American songbook. То есть это Великий американский песенник. Это порядка, не знаю, 500-600 грандиозных песен, которые мы знаем, например, по исполнению Эллы Фицджеральд, Фрэнка Синатры. Это такой массив песен, собственно говоря, я свой творческий метод заимствовал оттуда.

Это вот сюжетные песни. Они практически все таковы. Это песни о конкретных людях, в конкретных обстоятельствах. Ну а чувства, так скажем, вытекают из обстоятельств.

Очень и очень большая разница структуры, прежде всего, с российскими песнями, с русскими песнями, с советскими песнями. Думаю, за счёт этого проявилась такая яркая разница, и благодаря этому у меня сложилась песенная карьера. Не от большого таланта именно стихотворного, а именно потому, что у меня были учителя немного другие.

«СП»: - География театров, где идут ваши спектакли, мюзиклы «Джейн Эйр», «Ромео vs Джульетта: 20 лет спустя», «Голубая камея», «Дубровский», «Садко в подводном царстве» и другие – обширна. А чем привлёк Московский фольклорный Центр Рюминой спектакль «Садко в подводном царстве»?

- Да, там идут три наших спектакля, все они написаны вместе с Глебом Матвейчуком – талантливым, многогранным человеком. Он сам делает эскизы к своим спектаклям - декораций, костюмов, режиссирует. Он очень хорошо рисует. Кроме того, что он отличный исполнитель и композитор.

Мы сделали с ним «Алису в стране чудес» по мотивам известного произведения Льюиса Кэрролла. Сделали с ним «Садко в подводном царстве», спектакль «Опасные связи» по известному произведению Шодерло де Лакло. Сейчас он стационарно играется в Фольклорном центре Рюминой. Это прекрасный, новый театр, там хорошая аппаратура. Там современный директор и он хочет, чтобы это был современный театр, там шли современные мюзиклы, не «нафталинный» репертуар.

«СП»: - Что из современного музыкального материала, в том числе и в плане текстов, аранжировок, профессионального исполнения, вы бы назвали качественной российской, русской музыкой?

- Вы знаете, наверное, это единственный вопрос, на который у меня нет ответа и это - объективно. Стараюсь к профессии относиться честно: если я ушёл, значит, ушёл. Я закрыл дверь, запер на ключ и забыл, что она существует. Я не захожу туда, не слушаю песни, не включаю телевизор, не слушаю музыкальное радио. Иногда в машине слушаю «Радио джаз». В основном мне нравится тишина.

Я понятия не имею, что делается в современной российской поп-культуре. Я не боюсь сказать, что мне там что-то нравится или не нравится. Я просто не знаю.

«СП»: - Но для фольклорного центра вы пишите современные мюзиклы. Где черпаете эту актуальность?

- Понимаете, я не могу стать 20-летним. Да, вот то, что сейчас во мне, то оно и пишется. Не знаю, насколько это актуально. Пока люди приходят на спектакль и уходят счастливые, наверное, это актуально.

Понимаете, тут немножко ещё есть такой нюанс. Всё-таки в театр люди приходят более консервативно настроенные в смысле культуры, им вряд ли будет понятен, условно говоря, звучащий со сцены, например, Театра оперетты рэп. Представить себе довольно сложно. То есть сделать это можно, но, чтобы публика, которая приходит в Театр оперетты это восприняла? Это сомнительно.

«СП»: - А не хотите создать театр для молодёжи, где бы звучали осовремененные русские народные песни?

- Я абсолютно к этому отношусь не то, что нормально, считаю, что только так и возможно. Но я же не являюсь аранжировщиком и композитором, то есть не занимаюсь звуками, музыкой: я занимаюсь словами. А они достаточно консервативные, так скажем. А вот современный актуальный язык, я не чувствую себя к нему готовым.

Понимаете, если я пишу либретто на классический сюжет, например, «Опасные связи». Так или иначе эстетика первоисточника заставляет автора либретто следовать некоему канону. Возможно, 20-летний человек посмотрел бы на это иначе. Но мне не 20 лет. Опять же, если говорить о «Джейн Эйр» - это викторианский роман, опять же этика и эстетика того времени диктует и свой слог. Я, например, написал либретто, это проза, но я написал либретто классическим английским пятистопником, и это, так скажем, органично.

Представьте себе, что я начну применять лексику сегодняшнего дня в сюжете, например, «Джейн Эйр», но это смелое предположение. Я опять не рискнул бы, я же осторожный человек на самом деле во всем, что касается творчества.

Я не делаю резких движений, побаиваюсь их, может быть. А побаиваюсь их, потому, что