Юморист Дмитрий Брекоткин: Своих «мышей» лелею нежно

Они поразительно актуальны, мгновенно реагируют на происходящее, выступают остро и ярко. Их можно любить или не любить, но команда «Уральские пельмени», как минимум два десятка лет не сходящая с телеэкранов, давно не нуждается в рекламе и имеет массу поклонников. Накануне их новогоднего концерта в Кремле мы побеседовали с одним из самых известных «пельменей» Дмитрием Брекоткиным о том, как создаются скетчи и насколько юмористы критичны к себе.

Разговаривая с Дмитрием, вспоминаешь сценку «Бабушка и внуки» и невольно улыбаешься, поскольку прямо «видишь» его в ушанке и тулупе. Однако, как известно, юмор — дело серьезное, попробуем собраться...

— Как ни крути, Дмитрий, но брендов у нас за последние годы создано было не так много. А вот «Уральские пельмени», похоже, один из них. Но это обязывает поддерживать заданный уровень. Как команда сохраняет «творческую бодрость»?

— Так может и не всегда получается поддерживать-то. Эх. Бренд-то бренд, но знаете, как говорят? Вот купил кто-то машину дорогую, тот же «Мерседес», и говорит — да-а, а «Мерседес»-то уже не тот! Бренд остался брендом, но подвеска не та, и что-то еще — не то. Так что справляемся мы с задачей или нет — судить надо потребителям «пельменей». Пытаемся соответствовать — факт. Но тут есть такая штука, как контракт. Мы его подписываем на три года. Дальше — нравится не нравится, бери и делай — столько-то концертов в год. Это как на работу ходить: встаешь в семь и идешь. Погода, непогода, хочется, нет.

Идешь! А потом будут провожать на пенсию и скажут: а вот был хороший работник! Короче, садишься и делаешь. Иногда с воодушевлением, иногда через «не могу». А так, может, и пролежал бы в кровати, чего уж там. Вы извините, кстати, что я так говорю: у меня мышление образное, я, к счастью или к несчастью, как профессора математики говорят и формулируют, не могу. У меня все через метафоры и всякую такую штуку. Ну и говорю я, как вы понимаете, только от себя, не за всех, а как лично я думаю.

— Ну, не сильно испугали метафорами. Но представить, что вы бы пролежали в кровати день, трудно.

— Ой, пролежал бы! Что там с пенсионным возрастом? Я бы его до 55 опустил.

— И заскучали бы на пенсии.

— Ни капельки. И проблемы наших пенсионеров не в том, что им нечего делать или они чего-то не хотят, а в том, что им это делать и хотеть не на что. Если бы у них были средства, и думать не надо — сделал загранпаспорт и покатил смотреть мир. Немецкие пенсионеры-то находят чем заняться.

— Вам до пенсии все равно еще далеко, не о чем говорить. А вот сюжеты у вас — «близкие», сама жизнь. Бывает, себя в них узнавать даже… неприятно. Кто все это придумывает?

— Пишем сами, ну и авторы есть еще, человек 10– 15 из Новосибирска, наши, свердловские, из Питера. Скажем так: у нас реализована достаточно эффективная система креатива. Есть такая «Контора братьев Дивановых», общественная студенческая организация внутри университета. («Контора братьев Дивановых» — юмористический клуб ММФ НГУ, Механико-математического факультета Новосибирского Государственного университета. — «ВМ».)

Оттуда многие кавээнщики вышли. Как-то мы к ним приехали, они попросили с ними вместе написать «капустник». И мы позаимствовали у них манеру создания таких вещей. Мы раньше писали как? Сели 10 человек, ну и давай что-то придумывать. А они десять человек делили на три группы — две по три человека и еще четыре. Эффективность намного выше: 10 человек придумают один номер, а три группы сочинят за это же время три номера. Дело в том, что, когда собираются «креативить» человек десять, начинается, так сказать, процесс поедания друг друга: одни говорят — а может, так надо, другие — а может, эдак. И тогда идеи могут умирать не родившись.

Мы эту схему работы взяли на вооружение, теперь разбиваемся на творческие группы по три-четыре человека. Какие-то сюжеты приносит нам сам прожитый день, а есть устоявшиеся образы — скажем, генерала и его супруги, и так далее. Муж, жена, дети — это все на наших глазах, а иногда и в наших семьях происходит, и все эти автобусы, троллейбусы, остановки — везде сюжеты. Очень интересно смотреть наши старые номера.

Иногда смотришь — да ладно, это мы такое придумали? Ничего себе! Ну, например, как два рептилоида сидят разговаривают, или как два таракана под тапком болтают. И это были мы! Класс. Но скорость мысли и скорость кое-чего другого со временем точно теряется.

— Экспромты у вас приветствуются?

— Конечно. Это не запрещено и даже в какой-то степени приветствуется. К тому же все постоянно забывают слова. Не, подождите смеяться-то, это рабочий момент! Подготовка у нас идет интенсивно, мы же на концерт выходим с новым номером всего через три дня репетиций. Текста у некоторых много, так что… Забыть слова — одна из самых штатных наших ситуаций. Если так — начинаешь тупить и как-то выкручиваться. Поэтому мы на монтаже в конце всегда вставляли отдельно такие эпизоды, как делал в своих фильмах Джеки Чан, чтобы зрители видели то, что в эфир не пошло.

— А есть ли принципиальное различие между вашим форматом и форматом КВН, если убрать соревновательность, которая в нем — главное?

— Формат нашего концерта мне нравится как раз тем, чем не нравится формат КВН. КВН — это нереальный сплав искусства и спорта. С одной стороны, это юмор и театральное творчество, а с другой — именно спорт, и жесткий, когда на сцене две команды, а сейчас уже много больше двух, и победит сильнейший, причем в КВН любая ошибка отражается на результате. Чуть__ дрогнул, не дожал, сбился — все, кирдык, как бы ты ни шутил потом, ты проиграл. Эта дикая ответственность очень давит на психику. Во всяком случае, я это по себе помню.

Во! Пример придумал. Фигуристы наши прославленные — Татьяна Навка, Илья Авербух и многие другие — они, когда приезжают с каким-то ледовым шоу, «Щелкунчиком» или «Снежной королевой», кайфуют в сто тысяч раз больше, чем когда выступали на Олимпиаде или чемпионате. Там же ответственность дикая — упал, и все! Это к тому, что в этом плане наша кипишовая команда работает совершенно расслабленно, почему и любой экспромт дается просто.

— Вы выходите на сцену. Выходит на сцену, скажем, и Дмитрий Соколов. И шутит — неожиданно. А вы — не готовы. Что делать?

— Честно — не знаю. Каждый раз по-разному бывает.

— А потом, что, не дадите ему в глаз?

— Зависит от того, какая шутка была! Смеюсь, конечно. Но мы в этом плане приближены, наверное, к какой-то театральной истории, актеры же любят шутить друг над другом на сцене, или во время «зеленых» спектаклей, или концертов.

У нас подколоть кого-то на концерте было нормой, а когда несколькими командами ездили, обязательно что-то выдумывали. Помню, был номер, когда я выходил на сцену с какой-то сумкой большой. Ну и к реквизиту отнесся беспечно. И вот, мне выходить, я хватаю сумку эту, а она неподъемная. Друзья-товарищи мои два мешка цемента туда засунули, а он один — сорок кило. Ну а что, уж больно бодро выбегал! Ну и тут вышел, конечно…

— Общие разборки после концертов устраиваете?

— Уже нет, это ушло. Бесполезно, ведь на самом деле мало кого кто слушает. У каждого в голове — свои тараканы. Вот вы придумали что-то, и вам смешно. А другому не смешно, что об этом спорить? Вы покажите, там увидим.

— Допустим, вы выступаете с новым номером и ждете, что в определенном месте зал взорвется от хохота. Допускаю, что в 90 процентах случаев так и бывает. А если нет? Что тогда происходит?

— Ничего не происходит. И так бывает, причем не в десяти процентах случаев, как вы говорите, а может, и в двадцати! Ну как… У каждого охотника есть фотография с лосем. Но можно прийти в лес, а там у-у-упс, никто не вышел. Нет лося! Ну да, ты придумал, а люди в зале такие сидят: «Не-е-е-е, не смешно!» На это бывают объективные причины: например, инфоповод, на который ты придумал шутку, оказывается известен только тебе и тем трем людям, которые сидели с тобой в комнате, когда это сочинялось, и вы ржали как бандерлоги.

Но проблема в том, что этот ролик на ютубе, на который ты даешь ответку, посмотрел ты и еще, может, 10 000 человек, а в стране — 140 миллионов, и они не владеют этой информацией, и потому не знают и не понимают, о чем идет речь. Или вы целый день придумывали шутку, потом из нее получилась вторая шутка, и третья, и четвертая. И вы сказали четвертую, а не первую. А это уже — третья производная, и вы придумывали ее в три утра, когда уже был воспален мозг, и на утро это перестало быть смешным по крайней мере для тех, кто, в отличие от вас, выспался. У кавээнщиков такие шутки называются «мышь».

— Мышь?!

— Мышь — это шутка, которая авторам смешна, а слушателям и зрителям — нет. Была когда-то шутка про мышь, от нее нарицательное название и пошло. Мыши у всех бывают, у меня, в моей личной клеточке, их сидит с десяток, попискивая. Я их нежно лелею. Потому что мне они нравятся. Понимаю, что это бесполезно, но сердце не позволяет выбросить их. Храню!

— Перефразируя старый анекдот, так и хочется сказать: «Дошутились до мышей»…

— Бывает, чего уж. Но ведь иногда идешь на рыбалку и вытаскиваешь щуку на пятнашку. А бывает — трех пескариков. Может, в следующий раз все будет. Мы к этому философски относимся.

— У вас есть немало острых сцен. Ничего не боитесь? Есть ли цензура или самоцензурирование?

— С цензурой происходит то, что и везде — ее как бы нет, но она присутствует. На живых версиях концертов мы показываем много больше, чем по телевизору. Потому что на каналах свои ограничения. Но к этому тоже относишься философски: не нравится — бросай работу, можешь высказаться в своем фейсбуке или пойти на митинг. Или — не пойти. Самоцензура тоже существует, она у всех разная. Кто-то может написать номер, который выбесит меня, а я пишу то, что бесит других. Например, есть верующие до мозга костей люди, а я сочиняю номер про пьяных попов. И мне говорят: «Ди-и-и-ма-а-а-а, ты что делаешь, так нельзя-я-я!» А я говорю — как нельзя, это же существует?

Мы иногда спорим — когда-то остро, а когда на уровне бурчания. Но некие рамки существуют, конечно. Например, меня часто спрашивают: есть ли что-то такое, о чем нельзя шутить. Я отвечаю — обо всем можно. Надо только смотреть, какая аудитория.

Если ты шутишь на телевидении, на Первом канале, это одна аудитория, если в гримерке — другая. Есть ведь и анекдоты очень смешные, но ты их рассказываешь за столом взрослым, когда рядом нет детей, а когда они есть — не рассказываешь. Нужно понимать, что и при ком ты говоришь. Ну и есть еще тема зрительского восприятия. Например, есть у нас довольно острая «Наша Раша», аналог английской передачи LittleBritain. Англичане такие темы затрагивают и таких героев показывают, дух захватывает! Наш зритель не воспринял бы это, он к такому крутому юмору не готов.

— Ваше трепетное отношение к английскому юмору я поняла, а из наших юмористов кто у вас кумир?

— Я хоть и атеист, но с фразой «не сотвори себе кумира» знаком. Кумиров у меня нет, но если говорить о том, кто восхищает… Аркадий Райкин, да. Иногда пересматриваю его записи и понимаю, насколько он был быстр и точен. С современной точки зрения концентрация юмора у него, может, и меньше в расчете на квадратную минуту времени, но то, как он играет — это гениально. Из современников… Есть стендаперы, некоторые их них делают очень крутые вещи. Мне иногда Рома (Роман Постовалов, актер, юморист. — «ВМ») говорит — пойдем, покажу тебе кое-что. И мы идем. Иногда сносит башню — как же круто сделано! Иногда — так себе. Невозможно сделать все на одном уровне.

— Чувствую, не хотите критиковать коллег.

— Профессиональная этика у нас есть, но она не в том, что «я не буду критиковать тебя, а ты не критикуй меня». Каждому — свой зритель.1500 видов летает, 2000 видов — ползает, 3000 — плавает, есть и комары, и блохи. И кто-то любит пушистиков, а кто-то пернатых. Кто-то смотрит Евгения Петросяна. Говорят, устаревший формат, но многим он нравится. Другие идут на молодых стендаперов, и как сказать, что хорошо, а что плохо? Это вам, зрителям, нужно выбирать. Но я сам как зритель мало смотрю юмор, у меня его и так в жизни — до макушки.

Если есть время, посмотрю хоккей, НХЛ, или какой-то ролик, где мужик сверлит деревяшки, соединяет их болтами и получается полочка.

— Став узнаваемыми и популярными, вы, только честно, не зазвездили? И еще: вы часто играете простачка, да еще «под мухой». Вас достают предложениями: «Димон, пойдем, выпьем»?

— Предлагали и предлагают, конечно. Глупо отрицать, конечно, мы со всем этим столкнулись. А повлияло ли? Да. Другой вопрос, как ты этому противостоишь. Научно-технический прогресс устроил так, что человеку уже не надо поднимать тяжести: его поднимает лифт, возит машина, ничего тяжелее лопаты в саду он в руках не держал. Изменило ли это количество калорий, которые тратишь? Да. Значит, надо следить за весом. Вот, мы следим за своим весом и за количеством понтов в нашем организме. Если бы были весы для их измерения, наверное, они показали бы, что запредельных норм мы по этому показателю не достигли.

Возможно, это потому, что мы к этому пришли в довольно зрелом возрасте, за тридцать точно. И не все так просто получалось, и были провальные сезоны, и все шло монотонно и только через работу. Да, свои есть плюсы — меня вот гибэдэдэшники узнают и иногда отпускают, если бы я все штрафы заплатил, которые мне не выписали, у меня этого телефона не было бы…И издержки профессии есть, но ведь нас убивают не вещи, а отношение к ним. Иногда понимаешь: человек увидел тебя, лицо из телевизора, его эмоции захлестнули, но он с ними справится.

Но если он чрезмерно фонтанирует эмоциями и ты уже весь в брызгах из этого фонтана, надо как-то аккуратно показать — все, красавчик, давай-ка кранчик поставим, а то я уже весь мокренький. В целом наши зрители не такие экспрессивные, в основном все спокойно: можно с вами сфотографироваться? — можно. Что-то пошло не так — стараемся дистанцию увеличить. Одно могу сказать: работая штукатуром, я уставал больше.

— Семьи ко всему относятся с пониманием?

— По-разному. Мы все разные, половинки наши — тоже. Одни половинки говорят — все, хорош уже, другие — надо еще. Но мы объективно к себе относимся: мы не молодежный бойзбенд и с поклонниками у нас теперь чаще всего спокойные и уважительные отношения.

— «Пельмени» переживали кризисы и периоды полураспада. Как вы поддерживаете цельность команды, есть ли «прививка от конфликтов»?

— Прививка от скандалов и залог долговечности просты: называется все это контрактом. Это такая зелененькая таблеточка. Подписал — будь добр. Красненькая таблеточка — другая: мы свободные люди, у нас нет продюсера, есть директор, а мы — десять акционеров и в равной степени владельцев этого бизнеса. Все. Принял таблеточки — и привет.

— Почти все, что вы показываете через призму юмора, по большому счету не смешно: это примитивизм, пьянство, глупость, пошлость. Просто отражаете мир или хотите что-то поменять?

— Тут только за себя могу ответить. Нет, я это не высмеиваю даже. Когда ссорятся муж с женой или родители с детьми, вся эта война поколений — это смешно, но это не высмеивание. Допустим, не ставится задача политически шутить, но взяточники и тупые чиновники — это смешно. Хотел бы я это изменить? Да. Изменит ли выступление что-то? Нет. Так что на данный момент это сарказм. Даже не выпуск пара, а так…

Вот вы идете и видите: птицы, они чирикают. Красота! Сосулька висит. Красиво. Солнце! Тоже красиво! Вы идете и подмечаете красоту. А я подмечаю веселое, смешное. Может, кто-то скажет про меня: о, а Дима ничего, хороший юморист. Кто так скажет — спасибо ему за это!

СПРАВКА

«Уральские пельмени» — творческое объединение из Екатеринбурга, организованное в 1993 году изначально как команда КВН, ставшая чемпионом Высшей лиги КВН 2000 года. С 2009 года «Уральские пельмени» представляют собственное одноименное юмористическое шоу на телеканале СТС, а также ряд других юмористических проектов. Сейчас выступают с программами «Галина красная» и «Бабье вето». Дмитрий Брекоткин родился 28 марта 1970 года в Екатеринбурге. Российский актер кино и телевидения, телеведущий, участник команды КВН, а затем творческого коллектива «Уральские пельмени».

ФАКТЫ

Инициатором создания команды КВН выступил в 1993 году Дмитрий Соколов. Все участники образованной команды были членами различных студенческих строительных отрядов Уральского политехнического института.В 1995–2000 годах «Уральские пельмени» отыграли пять сезонов в Высшей лиге КВН.В 2014 году команда получила телевизионную премию ТЭФИ (за достижения в области телевизионных искусств).