В середине восьмидесятых годов Сергей Соловьев был уже опытным режиссером, признанным на Западе. Он снял около десятка фильмов, а его картина "Чужая белая и рябой" принесла ему очередную награду международного фестиваля — Особый приз жюри в Венеции. Однако Соловьеву значительно не хватало массового признания на родине. Да, его картины любили синефилы и уважали за границей, но режиссеру хотелось снять настоящий блокбастер, который принес бы ему любовь зрителей и большие кассовые сборы. Невероятно амбициозная цель, особенно в то время — в стране началась перестройка, и все государственные институты претерпевали радикальные изменения. Искусство, все это время находящееся в подполье, постепенно выходило наружу и уже не вызывало открытого протеста у чиновников, а молодежь все больше увлекалась дикой и непонятной рок-музыкой. Соловьев с его невероятной интуицией смог прочувствовать новые веяния времени и отразить их в своем проекте.
Роман в стиле Болливуда
Удивительно, но изначальной основой для "Ассы" было вовсе не очарование режиссера альтернативной рок-сценой и московской художественной тусовкой. Соловьева интересовал секрет популярности индийских фильмов, которые с большим успехом шли в советском прокате. В них было много танцев, песен и, конечно, историй о несчастной любви.
«Нашим людям нравилось индийское кино. Что это такое? Прежде всего юная прелестная девушка, ждущая от жизни чего-то прекрасного и романтического. Дальше ей должен попасться пожилой латентный развратник»,
— отмечал режиссер.
Таким образом родилось "техническое задание" для молодого сценариста Сергея Ливнева:
«Соловьев дал мне задание, которое я, наверное, не забуду никогда. Он попросил написать сценарий, в котором сочетались бы следующие качества: это должна быть криминально-детективная история, которая чем-то напоминала бы "Стреляйте в пианиста" Франсуа Трюффо. Должны были быть убийства, Соловьев сказал: "Хотя бы два". Там должна была быть любовь. Он хотел трогательную чеховскую историю. И еще чтобы была современная музыка»,
— вспоминает сценарист в книге Бориса Барабанова "Асса. Книга перемен".
Постепенно начал вырисовываться трагический любовный треугольник — молодая девушка Алика, которую Ливнев назвал в честь жены Алики Смеховой, стареющий криминальный авторитет Крымов и беззаботный юноша-художник Бананан, работающий сторожем, — на берегах зимней Ялты.
Музыка
А вот с музыкальным сопровождением получилось сложнее. Соловьев не имел представления о том, что было модно среди молодежи, поэтому просто попросил принести ему кассеты всех популярных в то время исполнителей. При прослушивании оказалось, что все песни, которые отметил режиссер, принадлежали Борису Гребенщикову. Его Соловьев и решил взять на роль молодого художника. По признанию самого музыканта, эта идея показалась ему "чуждой", а герой — слишком молодым, поэтому он порекомендовал режиссеру художника Сергея "Африку" Бугаева, который, в свою очередь, привел в фильм всю остальную музыкальную и художественную тусовку.
Соловьев попросил Бугаева найти ему музыкантов.
Его-то режиссер и попросил удалиться, но после уговоров Бугаева ("Ведь это же Цой!") все-таки оставил. Впоследствии именно "Кино" подарит фильму его главную песню — "Перемен!", которая прозвучит в самом конце на импровизированном концерте группы в Зеленом театре в Москве. Это была совсем новая песня. Соловьев попросил Цоя нигде не исполнять ее до выхода фильма, и тот сдержал обещание. Позже к "Кино" подтянулись и "Аквариум", и "Браво", а от музыки Владимира Матецкого, которая изначально, к недоумению и усмешкам альтернативных музыкантов, должна была доминировать в фильме, осталась лишь одна песня — "Здравствуй, мальчик Бананан".
Художники и новое название
"Здравствуй, мальчик Бананан" — именно так, по задумке режиссера, должен был называться и фильм. Однако музыканты убедили его, что картина не может называться так же, как и песня, поэтому от нее осталось только имя главного героя — Бананан в исполнении Бугаева. Вообще молодежь, которую позвал к себе Соловьев, можно назвать полноценным со-создателем фильма. Многое под влиянием художников и музыкантов было изменено — режиссер изменил своей обычной команде в пользу племени молодого и незнакомого.
Племя это относилось к Соловьеву не очень серьезно. По воспоминаниям сценографа фильма, художника Сергея Шутова, все они "были тогда бедными андеграундными художниками" и для них "Асса" была в первую очередь возможностью съездить на халяву в Ялту". У них не было иллюзий по поводу Соловьева, принадлежавшего к другому поколению, поэтому они оказывали на него опосредованное влияние с помощью своего образа жизни. Так, например, комната Бананана была на самом деле комнатой самого Бугаева, чей интерьер просто перенесли из Москвы в Сочи. К ней добавились "Пальма в снегу", "Железный занавес" и "Коммуникативная труба", которые потом получили музейный статус. Вообще про одну комнату Бананана можно написать отдельную статью — стараниями художников она превратилась в настоящий мини-музей.
Им же фильм и обязан своим названием. Про него бытует много легенд: от сокращенного названия вина "Массандра" до истории про Ноя и голубку, которую толкал режиссеру Бугаев. Именно ее мы слышим в начале фильма. Однако на самом деле "Асса" была лозунгом группы "Новые художники", придуманным Олегом Котельниковым. Клич "Асса-ЕЕ!" присутствовал на их картинах, а затем стал официальным и при продвижении фильма.
Уговоры Говорухина и импровизация
С исполнительницей главной роли все сразу было понятно — медсестру Алику должна была сыграть Татьяна Друбич — давняя муза и жена Соловьева. Позже актриса называла это решение ошибкой: ей нравилась новая команда, но фильм и его энергетика казались Друбич чуждыми и непонятными. Сложнее было с исполнителем роли Крымова. Соловьеву рекомендовали врача скорой помощи и начинающего артиста Александра Розенбаума, но режиссер задумал совершить невозможное — уговорить на роль Станислава Говорухина. Тот терпеть не мог себя в качестве актера и к тому же был занят съемками "Десяти негритят". Однако образ Крымова невероятно подходил режиссеру и вообще мистически совпадал с его собственными привычками, поэтому Соловьев взял Говорухина измором. Тот согласился на работу в "Ассе" и в итоге исполнил лучшую роль в своей карьере.
Соловьев назвал съемки "Ассы" самыми легкими в своей жизни. Многое на съемочной площадке было сымпровизировано. Например, сцена, где Бананана просят снять серьгу, родилась после того, как комсомолка на концерте "Кино" потребовала того же самого от Бугаева. Монолог мужчины в столовой, где герой рассказывает Алике про "вечную книгу", был придуман им самим, так же как и монолог лжемайора ВВС про Гагарина, потому что Александр Баширов никак не мог запомнить свой текст. Рассказы Бананана об исторических персонажах, как и его сны, — дело рук художников.
Концерт "Кино"
Виктор Цой, который впоследствии, как и исполняемая им песня, стали символом не только "Ассы", но и эпохи, появляется только в самом конце фильма. Он начинает исполнять "Перемен!" на сцене ялтинского ресторана, а затем группа "Кино" оказывается перед многотысячной толпой, которая держит в руках зажженные спички. Для экономии в Зеленый театр в Москве на съемки концерта решили позвать реальную публику, однако вместо 900 человек из-за бешеного ажиотажа на съемки пришла многотысячная неуправляемая толпа, очень недовольная тем, что ей приходится часами ждать любимых музыкантов.
"Перемен!", которая как будто ниоткуда возникала в фильме после невероятно трагической концовки, отразила даже не то чтобы главную идею, но точно настроение "Ассы". Зимняя Ялта, где происходило странное, часто не поддающееся никакой логике действие, была похожа на сон, на сон всей страны, в которой зрел порыв к изменениям. Сам Цой при этом не очень понимал, зачем эта песня так нужна фильму, и не считал ее протестной.
«Она выглядит, на мой взгляд, вставным зубом... Ну, это скорее дело режиссера. В конце концов, я не мог предположить, каков будет конечный результат. Отвечает за это только режиссер. Я рад, что в этом фильме мне удалось выглядеть максимально отдельно от всего остального»,
— подчеркнул он в интервью.
Однако как бы сам музыкант ни относился к картине, она вольно или невольно зацементировала его образ в истории и, как бы избито это ни звучало, задокументировала ускользающую эпоху, которая теперь возвращается к нам в темноте зрительного зала.