Фильм "Догмен" Люка Бессона как ответ гонителям
Новинка от Люка Бессона "Догмен" на Венецианском фестивале была встречена критикой с необычной агрессивностью - писали о глупом, нелепом, едва ли не худшем фильме из всех, что появлялись на тамошних экранах. Феминисток бесило само появление режиссера на фестивале, Бессона встречали плакаты "Сексистский фестиваль - феминистский ответ!", "Достанется ли Золотой лев насильнику?" - его обвиняли в харрасменте, и, хотя оправдали по суду, предубеждение в массах было посеяно, и это надолго.
Думаю, именно здесь причины столь лютой неприязни, не имеющей отношения к фильму: только глухой мог не услышать в нем нот глубочайшего отчаяния человека, которого травят.
Бессон снял страшную сказку-притчу, ее судить по законам реализма было бы нелепо - она несет только воспаленные эмоции. Почему сказка? Потому что жить в реальности для героя картины оказалось невозможно: "Реальный мир отторгал меня, а мир воображаемый принял, как родного", - признается он. Не включив воображение, ничего не поймешь и в фильме.
Здесь все запредельно. И мелодрама о жестоком мире сломанного детства, как у Гюго или Диккенса. И выбранный героем способ мести. Его первая и единственная трагически безнадежная любовь. Все обильные сантименты, заготовленные зрителю, - их автор не придумывает, не конструирует, не оркеструет умело и хладнокровно. Это то, что и он сам, отринутый улюлюкающим "обществом", реально чувствует, чем теперь живет и что в запальчивости выплескивает.
Здесь коренное отличие "Догмена" от "Джокера", с которым его постоянно сравнивают, отмечая кажущиеся заимствования. Сходство чисто внешнее: "Джокер" - как раз идеальный образец коммерческого комикса, где даже ярость - всего только отлично исполненный, но аттракцион. В "Догмене" боль - настоящая. Та боль, что роднит героя фильма с его собеседницей-психиатром: оба устали от несправедливостей этого мира. Этот диалог, точнее, исповедь Дуга и составляет сюжет картины, целиком состоящей из флешбеков и так живописующей его бедовую жизнь.
Дуг мальчиком попал под перекрестный огонь садиста-отца и богомольного брата-доносчика, его ненавидят за то, что не такой, что молчалив и предпочитает жестокой семье - собак, отзывчивых и верных. Его и бросают в клетку к собакам - единственным существам, которые его понимают, ему сочувствуют, его согревают. Его делают инвалидом на всю жизнь - он сможет передвигаться только в коляске, с трудом укладывая в ней парализованные ноги. То, как он ухитрился выбраться из заточения и построить свой мирок - приют для собак, как подрабатывал в баре, исполняя хиты Эдит Пиаф, Марлен Дитрих и Мерилин Монро, как добывал средства для существования и как мстил обидчикам своим и своих друзей - при всем реализме подачи абсолютно фантастично. Он беседует с собаками, и те понимают его с полуслова, предугадывают его желания, умело выполняют его поручения - они в фильме значительно умнее людей. Что и требовалось доказать по замыслу. И что доказано весьма убедительно, перекликаясь с нашим собственным опытом: "Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак", - эти слова героя могли бы повторить очень многие.
Так что в мир этой страшной сказки входишь не просто охотно, но даже испытывая "счастье, когда тебя понимают". Здесь почти все зависит от актера в роли Дуга и актрисы в роли его собеседницы: первому предстоит все это, запредельное, пережить, второй - все это выслушать с пониманием и сочувствием, ощущая в странном человеке нечто родственное по духу и судьбе. Этот диалог - первое и главное, что запоминается, его можно считать в этой трагической сюите ведущим лейтмотивом.
Работа 34-летнего актера Калеба Лэндри-Джонса ("Три билборда на границе Эббинга, Миссури") в роли бедолаги Дуга поразительна. В мелодраматическом сказочном сюжете он сумел сыграть реальную трагедию человека, из-за людской жестокости ставшего парией, отверженным, "неполноценным". Великолепно удались актеру сцены его первой и единственной любви к Сельме (Грэйс Пальма) - руководительнице театрального кружка, приохотившей его к Шекспиру, а потом ставшей бродвейской звездой. Постучавшись к ней после спектакля с цветами, влекомый безумной надеждой, герой переживает очередное крушение иллюзий - надо видеть глаза актера, его помертвевшее лицо, чтобы принять всю оглушительную правду, стоящую за этой, в сущности, неправдоподобной ситуацией. А счастливая супружеская пара даже не понимает его чувств - им кажется естественным, что инвалид Дуг как бы не совсем человек, у него не может быть претензий на ответную любовь.
Удивителен пластический рисунок роли. Эта ходьба на шарнирах. Эти негнущиеся ноги. Эти фантастические перевоплощения то в голливудских див, то в Эдит Пиаф с ее раздирающей сердце Je Ne Regrette Rien. Этот финальный прорыв в никуда. Все это уже переводит картину в разряд must see.
Образ его собеседницы, судебного врача-психиатра Эвелин (Джоджо Т. Гиббс) - урок понимания. Их диалог - образец умной драматургии, где за каждой фразой - характер и судьба обоих, поэтому каждая важна: диалог не просто скрепляет фрагменты действия, но и ведет свою тему сближения противоположных, казалось бы, жизней. "Почему вы мне открылись?" - спрашивает она на прощание и от своего, и от нашего имени. "Потому что у нас есть общее - боль", - отвечает Дуг. Боль, способная искалечить всю жизнь, - главная тема картины, и не почувствовать это, не откликнуться на это могут только люди, ослепленные конъюнктурными кампаниями наподобие #MeToo. Что, по-видимому, и случилось в Венеции.
Бессон делал эту картину как свое послание миру, не испытывая особых иллюзий. Такой фильм мог бы сделать Вуди Аллен. Или Роман Полански. Или Кевин Спейси. Десятки жертв человеческой ненависти, выступающей как бы от имени человеческой морали. Собаки, по фильму, оказались и умнее, и добрее - эта история, в сущности, тест на человечность.
С 25 января фильм доступен в стрим-кинотеатрах Оkkо, Иви, Кинопоиск, Premier и Билайн ТВ.
