В Самарской драме представили "Героя нашего времени"
В спектакле режиссера Александра Огарева за литературную основу взята только одна повесть романа - "Княжна Мэри", но максимально сохранен ее текст, дополненный стихами М.Ю. Лермонтова. Однако это совсем не хрестоматийный взгляд из школьной программы, а современная интерпретация вечных ценностей и пороков с попыткой заставить зрителей поразмышлять у обрыва своей судьбы...
Оттого уже с первых показов спектакль вызвал неоднозначную реакцию публики - от восторгов: "Это же зеркало наших дней!" до неприятия: "Зачем переиначили классику, одни нестыковки". По-моему, такой разброс мнений - хороший знак: история, написанная почти два века назад, не порождает у публики зевоту, а вызывает полемику, эхом уходящую из зала в обыденную жизнь. И если уж наивных героинь типа княжны Мэри и Веры среди современной публики трудно отыскать (хотя кто знает), то уж Печориных - "...я ненавижу людей, чтобы их не презирать, потому что иначе жизнь была бы слишком отвратительным фарсом" - точно предостаточно.
Новый спектакль не стал фарсом или светотанцевальным шоу на обломках трагедии "одинокой души". Внешне все в нем соответствует духу времени - костюмы, декорации, манеры. Но уже в музыке и пластике появляются современные ритмы, а свет и вовсе выбивается за пределы пространства и времени, выхватывая то одного, то другого героя или поглощая их всех, самостоятельно выходя на авансцену (художник по свету Никита Черноус). Но все это, как и положено в хорошей драме, лишь помогает раскрыться главному - душе человеческой. А она тут ликует, плачет, смеется и кричит во весь голос, срывая одежды приличия, предъявляя наготу. Но среди всего общества на водах (а в столице оно и того мутнее) - романтичного и наивного Грушницкого, циничного и мудрого доктора Вернера, всепрощающей, ибо бесконечно любящей Веры, Печорин остается одинок, сам по себе и сам не для себя. Почему он пренебрегает дружбой и расположением этих в общем-то симпатичных людей? И почему они, сглотнув сполна его насмешек, оскорблений и предательства, продолжают его любить? Вопрос не из простых.
"Плохое помнится долго, а радость - забывается", - отвечает сам же Печорин. Хотя и эта фраза не более чем цинизм человека, защищающего свою истерзанную душу, внутреннего ребенка, отвергнутого с детства. Та божественная искра искренности, которая дается каждому с рождения, оказалась не нужна людям вокруг, ведь они ждали следования принципам: скрывать чувства, лгать во имя, предавать ради дела...
И Григорий Печорин в этой истории хоть и самый яркий, но явно не одинокий. Врут господа офицеры, решившие разыграть нечестную дуэль с Грушницким (пистолет не зарядили пулей), лукавят астролог и продавец ковров, притворяется княгиня Лиговская и рад обманываться престарелый муж Веры. Вот они - узнаваемые герои нашего времени, ничуть не устаревшие почти за два столетия. Просто все они пластично останавливаются у черты "приличия", а Печорин идет до конца, до самой кромки обрыва, на котором и разыгрываются многие сцены спектакля. Обрыв становится своеобразным местом исповеди, где люди оказываются наедине и со своим страхом, и со своим Богом, а потому честны.
Восстание Печорина против лжи, пошлости, низости людских устремлений (это прослеживается и в бытовых сценах чаепития, где он нарочно по-простецки прихлебывает чай с блюдца, причмокивая, и в финальном монологе, обращенном к Вере) превращает его в некоего русского Гамлета. "Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль / Смиряться под ударами судьбы, / Иль надо оказать сопротивленье / И в смертной схватке с целым морем бед", - мог бы воскликнуть Григорий Александрович вслед за принцем датским. Но он русский и не менее пронзительно отвечает миру словами Михаила Юрьевича Лермонтова: "К добру и злу постыдно равнодушны, / В начале поприща мы вянем без борьбы; / Перед опасностью позорно малодушны / И перед властию - презренные рабы".
