За что советские зрители любили «Афоню» и другое плохое кино

«Книжка сложена из выдающихся, среднепроходных и чудовищных фильмов, равно полюбившихся советскому народу в год выпуска. И чуть менее любимых, но заслуживших культовый статус в продвинутых кругах. А вместе являющих собой мозаичный портрет страны, в которой родился автор и которая умрет вместе с последним человеком, заставшим ее в сознательном возрасте. То есть довольно скоро». Критик и киновед Денис Горелов действительно сочинил книгу о Советском Союзе, только глядя не в документы, а в зеркало, где проплывает вся страна с ее неврозами, надеждами и радостями, со смурными колхозниками и интеллигентскими песнями под гитару, с полосатыми палочками регулировщиков и шерстяными платками теток, с секретарями райкомов и королевами бензоколонок, с дурацким набором слоников на комоде. «Одна девочка – очень маленькая – сказала папе: «Когда мир еще был черно-белым...» Действительно – зачем снимать мир черно-белым, если он цветной? Поверь, девочка, советский мир был цветным, хоть некоторое время и снимался в ч/б. А советский фильм сегодня исполняет функцию наскальной живописи: доказать, что древние люди были, а современники произошли именно от них». Первое же эссе в «Родине слоников», про кинокартину «Октябрь», начинается со слов «Сергей Михалыч Эйзенштейн очень любил дохлых детей» – и это, конечно, самая завлекательная первая строка со времен кота, садившегося в трамвай. Заодно тут сразу произойдет селекция читателей. Я знаю тех, кого от Дениса Горелова корежит, как от капли щелочного раствора, упавшей на нежную кожу, кто сочтет отвратительным амикошонством «Михалыча» и богохульством – все прочее: как? Эйзенштейн – и дохлых детей? Между тем это разнузданный, но точный текст: про то, что высочайшим даром Эйзенштейна было прежде всего теребить нервную систему зрителя, за что его ценила советская власть. «Во всех иноземных справочниках Эйзенштейна держат в сомнительном разделе «Пропаганда», обочь с валькирией нацистского духа тетенькой Рифеншталь». Мертвых младенцев, пионеров, маленьких и крупных животных у Эйзенштейна и вправду не счесть – и это прежде всего и бросается в глаза, только никто об этом так не писал. Столь веселую, свободную, нахальную искренность вообще позволяют себе немногие. Пьеса Виктора Розова «В поисках радости», согласно Горелову, – «полная дурнина». Героиня Татьяны Самойловой из «Летят журавли» – «шалава», «пошлая раба эмоций, ложащаяся под кого попало» и нарушающая ключевой военный принцип: мужик воюет – баба ждет. Стихи Вознесенского – «глупые, случайный набор броских аллитераций и загранично-молодежного вокабуляра типа «свитер-стриптиз-саксофон». Андрей Тарковский – не только крупный автор, давший Горелову возможность сочинить грандиозное эссе про «Иваново детство», но и халтурщик, сценарист голимого трэша типа «Один шанс из тысячи» (кстати, Горелов об этом умалчивает, но в фильмографии Тарковского есть сценарий узбекского двухсерийного детектива «Берегись! Змеи!» – вот бы что посмотреть, особенно на двойном показе, например, с «Жертвоприношением»). А уж о Сергее Михалкове и говорить нечего: обвинив его в тартюфском, «фамильном лицемерии, которое особо ценилось в их стародворянском клане как подлинно элитное качество» (эссе про фильм 1948 г. «Красный галстук»), Горелов совсем уже катком проходится по творцу гимнов и басен, когда добирается до «Сказки о потерянном времени». Многие, очень многие деятели культуры испаряются, когда Горелов наводит на них свой гиперболоид. Очень маленькая девочка, процитированная в предисловии, многое узнает из «Родины слоников». К 2018-му как-то забылось, что сталинская Россия была страной, живущей в вечном ожидании войны – и это ожидание очень ярко проявляется в невинном с виду «Вратаре» (1936), фильме о профессиональном футболисте, который должен быть готов к бою, ибо часовым поставлен у ворот (оцените лексику). Что к середине 1950-х страну накрыл настоящий шквал бандитизма, который власть официально признать не могла, но который четко отозвался ощущением тревоги в «Деле «пестрых». Что популярность «Человека-амфибии» (1961) была обусловлена послевоенным беби-бумом – миллионы подростков штурмовали кинотеатры, где показывали фильм об участии морских дьяволов в классовой борьбе. Что в 1956-м в городах проживала половина населения страны, а в 1975-м – уже две трети, за счет понаехавшей из деревни лимиты. И именно лимита обеспечила фантастический успех «Афони», «несмешного фильма про некрасивого выжигу-сантехника», пробующего освоиться в городе, к которому чувствует полностью разделенную неприязнь (62,2 млн зрителей и 11-е место в прокатном рейтинге за 70 лет истории советского кино). Что никто лучше Эдварда Радзинского не рассказал о том, как угасал романтический пыл 1960-х, переходя в приземленность следующего десятилетия. И что Татьяна Доронина рождена была для роли Бланш Дюбуа, обделена ею и играла в результате Бланш где ни попадя. Это очень цельная книга и очень яркий портрет страны. Но все-таки прежде всего Горелов – это стиль, и ради него, а не ради информации об оттепельном бандитизме я перечитываю «Родину слоников» уже в четвертый раз. С Гореловым легко не соглашаться в оценках, но надо быть совсем глухим к слову, чтобы не оказаться завороженным. Я вроде тоже Денис, и даже тоже Вадимович, но у меня «Родина слоников» все время рождает ощущение «Я так никогда не смогу». И радость за то, что кто-то может и этот кто-то наконец собрался и выпустил свою первую книгу. Денис Горелов. Родина слоников. Издательство «Флюид», Москва, 2018 Автор – специальный корреспондент «Комсомольской правды»