Этот снимок сделал известный фотограф Юрий Феклистов летом 1995 года, когда Никита Михалков приехал в гости к Юрию Николаеву в его загородный дом под Истрой.
Дача за 8-метровым забором
После теннисной партии друзья решили пойти в баню. С ними вместе парился кинокритик Виктор Матизен, но фотографироваться он отказался. Почему? А впрочем, лучше будет, если о том дне и событиях, с ним связанных, расскажут сами очевидцы.
— Сначала мы вместе с Матизеном приехали к Никите Михалкову на дачу — на Николину Гору, — вспоминает фотограф. — И пока Витя разговаривал с Никитой по своей надобности — ему нужен был материал для книжки, — я их поснимал. С тех пор прошло почти 25 лет, многое изменилось. Помню, что Надя, маленькая еще, бегала по двору, а больше никого из семьи там не было. Хотя, может, они были где-то в доме. У Михалкова же очень большой дом, а участок еще был общим на два дома — Никиты и Андрона. Братья позже разгородили свои половины забором. Ну это понятно — Никита любит большие компании, и у него все время собирались друзья, а Андрон не особенно приветствовал шумные многолюдные собрания.
Андрей Кончаловский жил по соседству, в доме родителей, а Никита Михалков к тому времени выстроил себе рядом новый дом, который позже окружил гигантским восьмиметровым забором, потому что к нему в гости приезжал президент. Так что дачу Михалкова в Николиной Горе вы сразу опознаете по ограждению. Ну а в 1995-м забор был еще не такой высокий. «Всего метра два с половиной», — вспоминает Феклистов.
— Это был выходной день, погода отличная, и Михалков чуть погодя предложил: «А давайте мы сейчас поедем к Юре Николаеву на истринскую дачу (ну как дача — у Николаева на Истре вообще-то трехэтажный дом с большим участком и теннисным кортом. — Авт.). Садитесь со мной в машину — и поедем, я там с Юрой в теннис буду играть, а по дороге поговорим.
Просоветская лажа
Говорили Михалков и Матизен о фильмах.
— Меня тогда попросили написать книгу о Никите Михалкове, — рассказал нам Виктор Матизен. — Я сказал, что книгу я писать не хочу, но могу поговорить с Михалковым и сложить наши разговоры с его собственными материалами. В том же году на основе наших бесед и его записных книжек, которые я отредактировал, вышла книга „Никита“. Кто дал ей это название, не знаю.
— А почему вы не захотели о нем писать?
— Это была заказная работа, которая не предполагала критический разбор его фильмов. Другое дело — обсудить с ним самим то, что мне в его фильмах не нравилось. В его картинах, хотя и очень профессиональных, было много всякой просоветской лажи. Мы с Никитой много спорили о том, что в его картинах видно желание пренебречь достоверностью ради эффекта. По крайней мере, я эти трюки в его картинах видел. Например, в „Рабе любви“. А он орал, что я к нему придираюсь. Но это все было вполне по-приятельски. В общем, договорились, что я буду к нему приезжать для разговоров. Перешли на „ты“, даже ездили вместе в Тбилиси на какой-то конгресс, встречались с его друзьями — с Тамарой Гвердцители, с Георгием Хаиндравой — в общем, славно провели время, вспоминаю с удовольствием. В дружеской компании он не был ни заносчив, ни высокомерен, но в разговорах, когда я заговаривал о ком-то, кто ему не нравился, мог сказать: „Да кто это вообще такой?“ — даже если это был известный человек.
Был смешной случай, когда хозяева ресторана, где мы ужинали, преподнесли Никите здоровенную куклу, метр эдак с четвертью ростом. Он сунул ее мне, я с ней залез на заднее сиденье машины, он сел с шофёром, и мы поехали. Тормознули у магазина — то ли затариться спиртным, то ли еще что-то нам понадобилось, и сразу же нас облепила стайка грузинских ребятишек: „Дяденька, дай доллар!“ Среди них девочка лет двенадцати с аристократическим лицом, настоящая грузинская княжна — правда, слегка чумазая. Никита с ней заговорил, спросил, как зовут, потом обернулся и говорит: „Матизен, дай ей куклу“. „А ты этого дядю раньше не видела? — спрашиваю я. — Может, по телевизору?“. Она всматривается в его усы и ахает: »"Поле чудес"!»
Впрочем, с ним такое было не раз. Однажды официантка говорит: «Ой, а я вас знаю!» Никита посмотрел на неё своим обволакивающим взором и услышал: «Вы — Панкратов-Чёрный!» В общем, тогда его еще с кем-то путали. А бывало, подойдёт какой-нибудь пьяный мужичок и просит: спой про мохнатого шмеля!
Голые и голодные
Ну а по возвращении из Тбилиси Виктору Матизену понадобились какие-то записные книжки Михалкова, вот они и приехали сначала на Николину Гору, а потом все вместе к Юрию Николаеву.
— Михалков с Николаевым играли в теннис, Никита был явно в хорошей спортивной форме, хорошо играл и, кажется, выиграл, — вспоминает фотограф. — Они оба увлекались теннисом, тогда Ельцин ввёл такую моду среди наших знаменитостей. В то время начали проводить «Кубок Кремля», в рамках которого был ещё турнир «Большая шляпа», куда приходили посоревноваться звезды и политики, заодно решая между собой свои дела. Там играли и Коржаков, и Юмашев, и Тарпищев, и Николаев, и Караченцов, и Никита Михалков.
Потом Николаев, Михалков и Матизен пошли в баню, ну а фотограф с камерой — за ними:
— Заглянул, вижу — они сидят рядком, живописные, веселые, голые. Я собираюсь сфотографировать: «Можно накинуть чего-нибудь сверху?» Они: «Давай!» Прикрыли полотенцами причиндалы, хохочут — настроение хорошее было. Матизен с ними пошел, но фотографироваться не стал.
— За несколько секунд до щелчка между двумя запечатлёнными гражданами сидел в том же виде я, но от попадания в кадр уклонился. Потому что не за тем приехал и не хотел пользоваться моментом, — усмехается Виктор Матизен.
— Никита с Юрием потные, красные от веников, — там в стороночке серьезные такие веники лежали. Не помню, что пили, но Никита, может, взял с собой знаменитые семейные настойки, которые по рецепту его мамы делались, — улыбается Феклистов.
— А что вы там ели? Никита Сергеевич, известно, любит хорошую еду — икру там, белужью зернистую.
— Мы с Матизеном ничего не ели, как-то до еды дело не дошло. Но и сами они за столом не сидели — теннис и баня на сытый желудок не очень-то хорошо.
Кого любят мухи
Виктор Матизен, состоявший в Союзе кинематографистов, а позже резко критиковавший то, что делал Михалков на посту председателя СК, вспоминает ещё несколько деталей того дня:
— Помню, что было очень жарко, Никита обмахивался ракеткой и говорил: «Судя по количеству мух, самое большое говно на корте — это я». Тогда он ещё мог шутить над собой и вообще был другим. Впрочем, это неразрешимый вопрос: скрывался ли в нем в 90-е годы тот человек, который явился нам в нулевые, или же его изменили близость к верхам, власть и деньги. Так или иначе, но сейчас он крайний или, как выражались в прошлом веке, махровый реакционер. Но тогда, в 95-м, мы не были оппонентами. Охлаждение в отношениях и столкновения начались позже, когда он был избран председателем Союза кинематографистов и какое-то время спустя из устава СК был выброшен пункт о том, что председательствовать можно не более двух сроков в совокупности. Тогда у меня возникло дурное предчувствие, что происходящее в Союзе кинематографистов повторится в масштабе России.
* * *
Материал вышел в издании «Собеседник» №40-2019 под заголовком «Банька для Михалкова с Николаевым».
