А благодаря зарубежной части программы удалось даже сделать несколько исключительных открытий. С них и стоит начать. Два спектакля могут привести адептов сочинений Достоевского в некое недоумение. Турецкий государственный театр Анкары поставил свою версию «Преступления и наказания» по пьесе Гастона Бати. В первой половине XX века известный театральный деятель превратил русский философский роман во французскую криминальную мелодраму. А в прошлом году мэтр турецкой режиссуры Бозкурт Куруч воплотил ее в пышном, торжественном спектакле. Он похож на картинную галерею из мастерски выстроенных сценок, рассказывающих фантазию об условном европейском городе в условном прошлом. Полностью очистить восприятие от реалий первоисточника, конечно, не получится. А потому двухэтажная конструкция, построенная художником Х. Гювеном Октемом, при наличии стенки — петербургский дом с крошечными комнатками; без стенки — петербургские же мосты, по которым прогуливается в философских печалях Раскольников. Бужра Кочтепе играет главного героя истории потерянным меланхоликом. Зритель знакомится с ним только в момент убийства, после чего он оказывается за спинами множества других колоритных персонажей, пока в финале не выходит в центр и торжественно не произносит ритуальную формулу признания. Он не голодный студент, и даже не революционер, бунтующий против власти, потакающей социальной несправедливости и разврату (как в тексте пьесы). Он своеобразные глаза и уши зрителей, которые и сами могут сделать соответствующие выводы. Умилиться песне под аккордеон в трактире, где собирается после рабочего дня пропустить стаканчик простой люд. Испытать брезгливость, когда в борделе гуляет до безобразия пьяный полицейский. Всплакнуть над смертью Мармеладова (Тунжар Юджи) — этот эпизод оканчивается немой сценой, выстроенной с живописным искусством. Соня в исполнении Басяк Вурал далеко не юродивая, а статная и гордая красавица. Будто оперную арию ставит режиссер чтение Евангелия. Соня здесь — храмовая скульптура Девы Марии, к которой Раскольников испытывает в том числе и романтическое чувство укрощенного мужчины. Сцена из спектакля «Преступление и наказание» Финского национального театра. Фото: Марина Воробьева, Людмила Степико
Молодой режиссер Йоханна Фрейндлих тоже пересказала «Преступление и наказание» с актерами Финского национального театра в Хельсинки. Только ее публика — молодежь, напуганная проблемами современного общества. Оформление игрового пространства напоминает большой город накануне Рождества — он расцвечен гирляндами и лайткубами. И только юный Раскольников — обаятельный и дерзкий Антти Ланг — находится в бегах после совершенного преступления. Раскольников порвал отношения с семьей, во сне он слышит голос отца, успокаивающий ребенка при виде избиения лошади. Своим поступком Раскольников исключил себя и из общества, иллюстрируя то, что можно назвать старинным словом «нигилизм». Из бездны заблуждений его выручают две встречи. Матти Онисмаа делает своего Порфирия по-отечески проницательным и заботливым. Его действительно беспокоит судьба парня и никакого интеллектуального торжества он не предъявляет. Порфирий не пытается сломить гордыню Раскольникова (которую тот эффектно демонстрирует в позе Наполеона), а лишь объяснить, что преступление против закона всегда наказуемо. И подопечный столь же дерзко и бойко идет отбывать наказание. Тем более, что он больше не одинок. История Сони — это судьба подростка из неблагополучной семьи (голос пьяного отца раздается то из бутылки, то из какого-то флакончика). Элина Рейникка гораздо старше своей героини, но убедительно передает точно подмеченные черты подростка. Религиозная экзальтация, присущая отечественным Соням, здесь осовременена до «анимешного» костюма, растерянной улыбки, мягких, будто заторможенных движений. Конечно, по сравнению с культовым романом, такой спектакль — всего лишь комикс. Но он и не предназначен для коммуникации зрителя и литературы. Это очень важное, в меру нравоучительное и сентиментальное, помогающее бороться с подростковыми фрустрациями театральное сочинение. Сцена из спектакля "Наказание" Вышневолоцкого драмтеатра. Фото: Марина Воробьева, Людмила Степико
Молодых российских режиссеров по-прежнему волнует философская проблематика романа, что доказывает спектакль «Наказание» Александра Загораева в Вышневолоцком драматическом театре. Вместе с художником Леонидом Пантиным режиссер балует зрителя эффектами, когда герои мгновенно появляются и исчезают, сквозь стены тканевого павильона проступают лица и конечности призраков. Раскольников (Алексей Кокорин) заточен в темнице своего мятежного разума и сражается со страшными видениями. Сама мысль о преступлении превращает трогательного мальчишку в рычащее чудовище. Здесь тоже есть страх перед раскаянием, недоверие и грубость к юродивой чистоте Софьи Мармеладовой, сыгранной Ириной Петровой. Будто загнанный зверь, он сопротивляется мистической власти над ним Порфирия Петровича. Василий Синявский играет озорного трикстера как обещание будущих адовых мук. На контрасте с этим спектаклем можно посмотреть работу Александра Баранникова «Убивец» в Калужском областном драматическом театре. Режиссер почти отказался от каких-либо эффектов, сюжета, сосредоточившись на долгих романных диспутах. Именно здесь, как ни в каком другом спектакле фестивальной программы идеи «Преступления и наказания» вкладываются в умы зрителей с их философским, нравственным, религиозным отяжелением. То, что так легко пролистать в книге в погоне за событиями, Баранников сделал центром сценической композиции, фактически отождествив Порфирия Петровича (Александр Глухов) с голосом самого Достоевского.
Сцена из спектакля «Бал. Бесы» Казанского ТЮЗа. Фото: Марина Воробьева, Людмила Степико Громче других на нынешнем фестивале зазвучали «Бесы» Достоевского. Психологичный, по-актерски блестящий и динамичный спектакль Александра Доронина «Шатов. Кириллов. Петр» в РАМТе передал эстафету другой сценической реальности. Как будто случайно, почти одновременно, на огромном расстоянии друг от друга возникли две постановки, сколь похожие, столь и различающиеся.
Сергей Чехов в Московском театре на Таганке сочинил «8», где соотнес персонажей «Бесов» с грехами и пороками. Это слаженный театральный механизм, в котором с математической расчетливостью вращаются шестеренки, демонстрирующие распад человеческой личности. В спектакле Туфана Имамутдинова «Бал. Бесы» в Казанском ТЮЗе тоже восемь героев и монологов. Только показан распад целого поколения. У художника Анастасии Юдиной — пустое пространство и прозодежда, различающая мужчин и женщин. У Лилии Имамутдиновой — гидравлическая платформа, вращающаяся, кренящаяся, пугающая своими разрушительными смыслами. Сергей Чехов проводит гидролиз метафизики человека. Туфан Имамутдинов собирает стаю молодых бесов, проводящих в жизнь извращенную правду о целой стране. Он выбрал из романа самые жестокие, хлесткие тексты о России и вместе с хореографом Марселем Нуриевым облек их в концертные номера, пластически роскошные танцы, пародирующие русскую удаль и беззастенчивость. В обоих спектаклях поразительная актерская ансамблевая работа, создающая живые и нечленимые организмы. Сцена из спектакля «8» Московского театра на Таганке. Фото: Марина Воробьева, Людмила Степико Команда спектакля «8» — Антон Ануров, Артем Болотовский, Картина Варкова, Галина Володина, Елизавета Высоцкая, Марфа Кольцова, Филипп Котов, Никита Лучихин — замкнутая на себя система с четко делегированными полномочиями хора и протагониста, это мощная и непрерывная работа интеллекта, черпающая импульсы из боли и травмы. «Бал. Бесы» в составе: Павел Густов, Эльмира Рашитова, Ильнур Гарифуллин, Егор Белов, Камиль Гатауллин, Эльвина Булатова, Гузель Валишина, Полина Малых, — полная беспощадных жизненных сил стихия, готовая снести прежний несправедливый мир новыми антигуманными ценностями и идеями. У Туфана Имамутдинова спектакль сочинен с бесстрашными аллюзиями на сегодняшнюю реальность. Его персонажи требуют слова, укладываясь в ряд, будто заложники властной системы. Они забавляются с советским прошлым, которое карикатурно отрицает толерантное настоящее. И в этой лукавости нет определенности, а только постоянные пощечины, игра на нервах и убеждениях. Как на деке, вырванной из тела рояля и подвешенной в качестве иронично-устрашающего символа над сценой. Сцена из спектакля «Идиот» Петербургского Православного театра "Странник". Фото: Марина Воробьева, Людмила Степико
Не стихает интерес к Настасье Филипповне, что год за годом демонстрирует фестиваль. То, что героиня романа «Идиот» должна обладать непререкаемой красотой, для большинства постановщиков является аксиомой. Такова она и в спектакле Владимира Уварова, художественного руководителя Санкт— Петербургского Православного театра «Странник». В облике Светланы Бакулиной есть что-то хищное, жестокое, она буквально врывается в действие разгневанной мстительницей. Ее роль — падение в бездну, в трагическую смерть, но по пути она успевает получить прощение и просветление, прильнув к Мышкину (Василий Петров). В версии Татьяны Малиновской-Тышкевич в театре Nie Ma из Щецина (Польша) Настасья Филипповна тоже жертва мужского сладострастия и эгоизма. Только София Сосиньска сохраняет пластическую эффектность античной танцовщицы, не теряя изящества. Примечателен и символизм костюма. На Светлане Бакулиной, отрицающей великосветские манеры, черное платье; на Софии Сосиньской — белое, почти свадебное. Тьма как желание света и свет посреди тьмы. В обеих интерпретациях женское начало одинаково разрушительно и требует сострадания. Сцена из спектакля «Идиот» театра Nie Ma. Фото: Марина Воробьева, Людмила Степико
Особняком стоит программа в музейных залах. С самого основания фестиваля в Доме-музее Ф. М. Достоевского в Старой Руссе проходили адаптированные показы. Теперь же распространение иммерсивных практик в драматических театрах позволяет без особых сложностей найти работы, которые бы разместились не на театральной сцене. Так «Идиот» Московского драматического театра им. Сергея Есенина изначально создавался как внесценический. Режиссер и исполнитель главной роли Ярослав Шевалдов позволяет зрителям ощутить себя соглядатаями романной истории. Молодые актеры с достоевским надрывом играют в литературные страсти, что в немалой степени соответствует духу первоисточника, где множество эпизодов происходит в публичном пространстве. Музей романа "Братья Карамазовы", филиал Новгородского музея-заповедника, позволил разнести все ключевые сцены по провинциальному купеческому особняку XIX века, не противореча литературной экспозиции. Интерактивный спектакль Татьяны Каретиной "Мечтатель" тоже органично влился в комнаты дома, где жил Достоевский. "Белые ночи" сугубо петербургское произведение, и этот независимый проект сложно представить себе в иной атмосфере. Однако само понимание мемориальности, гения места и сосредоточенность на мельчайших деталях жестов, оценок исполнителей, позволяет совместить две пространственные условности. Сцена из спектакля «Идиот» Московского театра им. Сергея Есенина. Фото: Марина Воробьева, Людмила Степико
Все чаще тексты Достоевского становятся поводом для самостоятельного режиссерского сочинения даже в самых несмелых периферийных театрах. Гений писателя, осененный страданием и духовным проповедничеством, не противоречит актуальному художественному и даже политическому высказыванию, что с успехом демонстрирует фестиваль. Он как бы отмежевывается от «Петербурга Достоевского», его литературно-топографической въедливости. Не соотносится с местами каторги и ссылки. Но совершает ежегодный театральный оммаж с той степенью свободы, какую позволяют театральный процесс и финансирование.
